Верить в то, что говоришь! И говорить то, во что веришь.

Может быть это самое важное в жизни. Быть честным.

Барон Мюнхгаузен — второй мой любимый художественный персонаж.
А фильм Захарова «Тот самый Мюнхгаузен» всё время соревнуется с его же фильмом «Убить Дракона» за звание моего любимого. Пусть соревнуются. Это мои друзья и я каждого из них безгранично обожаю.

Какое глубокое и умное кино. Спасибо, что есть произведения искусства, на которых можно бесконечно учиться. Вечное кино.

Марк Захаров, Григорий Горин, Алексей Рыбников, Олег Янковский, Инна Чурикова, Леонид Ярмольник, Елена Корнеева, Леонид Броневой, Игорь Кваша, Александр Абдулов, Семён Фарада. Они и многие другие (кого просто напросто невозможно упомянуть, потому что это не кинопоиск, а телеграм канал с мыслями), подарили этому фильму огромную часть своего таланта.

Великий фильм. Такие лучше иногда не только смотреть, но и читать.

Тот самый Мюнхгаузен

/* Охота. Такая охота… И что же вы выбрали? */

― Но это еще не все.
― Не все?
― Не все.

Мы выстояли и ударили с фланга. Я повел отряд драгун через трясину.
Но мой конь оступился и мы стали тонуть. Положение было отчаянным.
Нужно было выбирать одно из двух: погибнуть или как-то спастись.

Ну, что же Вы выбрали?
―Угадайте.

Я решил спастись. Но как? Ни веревки, ни шеста, ничего.
И тут меня осенило. Голова! Голова-то всегда под рукой, господа.
Я схватил себя рукой за волосы и рванул, что есть силы.
А рука-то у меня, слава богу, о-го, сильная, а голова, слава богу, мыслящая!
Одним словом я рванул…
И вытянул себя из болота.
Вместе с конем.

― Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы?
― Обязательно. Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать.
― Чушь! Невозможно. А где доказательства?
― Я жив? Вот так.

― Вот вы говорите, охота.
― Я говорю?
― Ну хорошо, не говорите. Думаете.
Год назад, в этих самых краях, представляете, встречаюсь с оленем.
Вскидываю ружье, оказывается — патронов нет.
Ничего нет, кроме вишни. Заряжаю ружье вишневой косточкой,
стреляю, попадаю оленю в лоб. Он убегает.
А этой весной, в этих самых краях, представьте себе,
встречаюсь с моим красавцем оленем,
на голове которого растет роскошное вишневое дерево.

― Как, вишневое дерево?
― Дерево? На голове оленя? Скажите лучше — вишневый сад!
― Если бы вырос сад, я бы сказал — сад.
А поскольку выросло дерево, зачем же мне врать?
Я всегда говорю только правду.
― Правду?
/* Смеются. Над кем смеются? И тут появляется он — весь в белом. В смысле — олень */

/* Пастор едет к барону. Пастор дергает за звонок */

Ой!
Конечно, дергать мы все умеем. Висит ручка, чего не дернуть?
Люди, вон, стараются, вешают.
Нет, а нам дела нет.
Каждый хочет свою силу показать.
Руки у них чешутся.
Возьми спокойно, тихонько потяни.
Нет! Дергать — так уж со всей силы.
В своем доме так дергать не будешь.
А в чужом доме — пожалуйста.
Все, что под руку попадется.
Новый крюк вбить или, скажем,
кольцо переменить — этого от них не добьешься.
А глупые надписи на стенах писать — это мы мастера, это мы умеем.
Ну вот теперь нормально. Можно звонить.

/* Пастор снова дергает за звонок. На этот раз оторвалось кольцо */

Ой!
Ну вот, другое дело.
Господин пастор, прошу вас.
Господин барон Вас давно ожидает.
Он с утра в кабинете работает.
Заперся и спрашивает:
«Томас, говорит, не приехал еще господин пастор?»
Я говорю: «Нет еще». Он говорит «Ну и слава богу». Очень Вас ждет.

― Послушай, а твой хозяин и есть тот самый Мюнхгаузен?
― Тот самый Мюнхгаузен.
― А это что, его охотничьи трофеи?

― Трофеи. Господин барон пошел как-то раз в лес на охоту. Медведь бросился на него. А поскольку господин барон был без ружья…
― Чего же он был без ружья?
― Я же вам говорю, он пошел на охоту.

― А… Ну, ну.
― Ну вот. И когда медведь бросился на него, господин барон схватил его за передние лапы и держал до тех пор, пока тот не умер.

― А от чего же он умер-то?
― От голода. Медведь, как известно, питается тем, что сосет свою лапу. А поскольку господин барон лишил его этой возможности…

― Понятно. И ты, что, во все это веришь?
― Конечно, господин пастор. Да Вы и сами видели, какой он худой.
― Кто?
― Медведь.
― Какой?
― Которого Вы видели.

/* Томас предлагает пастору немного взбодриться */

― Не возражаете… С дороги чуть-чуть, а?
― В каком это смысле?
― Согреться душой… До еды чуть-чуть… Не возражаете?
― Не возражаю.
― Вам фугу, сонату или, может, что-нибудь покрепче?
― Что-нибудь… Мне.
― На Ваш вкус.

Музыка. И фрау Марта

/* Который сейчас час? */

― Фрау Марта, я не расслышал, который час?
― Часы пробили 3, барон — 2. Стало быть, всего 5.
― Тогда я ставлю жарить утку?
― Да, пора.

― Ты меня заждалась, дорогая? Извини, меня задержал Ньютон.
― Кто это?
― Англичанин. Умнейший человек. Я непременно тебя с ним познакомлю. Однако, 6 часов. Пора ужинать.
― Не путай, Карл. Сейчас 5. Ты выстрелил только 2 раза.
― Да? Но я голоден. Ладно, добавим часок.
― Осечка.
― Черт возьми. Получилось пол-шестого.
Вино льется к счастью. А на счет платья — не огорчайся.

― У нас гости, Карл. Извините нас, бога ради, господин пастор. Мы не заметили вас.
― Угу.
― Рад видеть в своем доме, господин пастор.
― Я тоже рад вас видеть, господин барон. Я приехал по вашей просьбе.
― О… Как это мило с вашей стороны! Как добрались из Ганновера?
― Благодарю вас. Сначала был туман, потом набежали тучи.

— Да, да. Потом я это все разогнал. Но не будем отвлекаться. Мне хочется познакомить вас с моей женой. Это Марта.
― Очень приятно, баронесса.
― К сожалению, она не баронесса. Она просто моя жена. Мы не обвенчаны. Именно поэтому я просил вас ко мне приехать. Вы не согласились бы совершить над нами этот святой обряд?

— Прямо сейчас?
― Нет, нет. Конечно, после ужина.
― Тогда я пойду потороплю Томаса. А ты займи нашего гостя.

/* В бибилотеке барона много редких книг. С автографами… */

― Да, конечно. Вы не хотели бы осмотреть мою библиотеку, пастор?
― А? С удовольствием.
― Прошу.

― Я уже обратил внимание, барон. У вас редкие книги.
― Да, многие с автографами.
― Как это приятно.
― Вот, например, Софокл.
― Кто?
― Софокл. Это его лучшая трагедия «Царь Эдип» с дарственной надписью.
― Кому?
― Ну мне, разумеется.
― А…
― Вот. «Дорогому Карлу от любящего его Софокла на добрую память.»
Вы читаете по-древнегречески?

― Ужин готов! Надеюсь, Вы не скучали здесь, пастор?
― Нет, я показывал господину пастору папирус.
― Тот самый, который тебе подарил Софокл?
― Да, тот самый.

Утка. С яблоками

/* Будем бить через дымоход… */

― Вы попали в прекрасный дом. Здесь весело. Не огорчайтесь. Как-нибудь я вас возьму с собой в древние Афины. Не пожалеете. А сейчас, перед ужином, для тонуса, чуть-чуть. Мне и нашему гостю. Зелень, ветчина, рыба! А где утка, Томас?
― Она еще не дожарилась, господин барон.

― Как!? До сих пор? Никому ничего нельзя поручить. Все приходится делать самому. Томас, посмотри, они летят? А?
― Летят, господин барон! Сейчас пролетят над нашим домом.
― Будем бить через дымоход.
― Приготовились… Пли!

― Ну как?
― Попал. Утка. С яблоками. Она, кажется, хорошо прожарилась.
― Она, кажется, и соусом по дороге облилась.
― Да? Как это мило с ее стороны. Итак, прошу за стол!

/* Изложите суть вашей просьбы, барон */

― Благодарю Вас, у меня что-то пропал аппетит. К тому же, я спешу. Изложите мне суть вашей просьбы, барон.
― Просьба проста. Я хочу обвенчаться с женщиной, которую люблю. С моей дорогой Мартой. Самой красивой, самой чуткой, самой доверчивой. О господи! Зачем же я вам объясняю, вы же ее сами видите.

― Да, да, конечно. Ну а почему вас все-таки отказывается венчать ваш местный пастор?
― Он говорит, что я женат.
― Женаты?
― Женат.

― Дело в том, что у барона действительно была жена, но она ушла.
― Она сбежала от меня 2 года назад.
― По правде говоря, барон, я бы на ее месте сделал то же самое.
― Вот поэтому я женюсь не на Вас, а на Марте.

― Так. К сожалению, барон, я ничем не смогу вам помочь.
― Почему?
― Потому, что при живой жене Вы не можете жениться вторично.
― Вы говорите, при живой?
― При живой.
― Угу. Вы предлагаете ее убить?
― Господи! Да упаси вас бог, барон!

/* Это уже четветый, Карл! */

― Нам казалось, что есть какой-то выход. Карл уже подал герцогу прошение о разводе.
Но герцог не подпишет, пока не получит на это согласие церкви.
― Церковь противится разводам.
― Но вы же разрешаете разводиться королям?
― Ну, королям, в особых случаях… В виде исключения. Когда это нужно, скажем, для продолжения рода.
― Для продолжения рода нужно совсем другое.
― Так. Разрешите, барон, мне откланяться.
― Но вы же видите, из-за этих дурацких условностей страдают 2 хороших человека.
Церковь должна благословлять любовь.
― Законную!
― Всякая любовь законна, если это любовь.
― Это только по-вашему! Позвольте с вами не согласиться.
― Что же Вы посоветуете?
― Нечего тут советовать. Живите как жили. Только по гражданским и церковным законам, вашей женой по-прежнему будет считаться та жена, которая вам уже не жена.
― Бред! Вы, служитель церкви, предлагаете мне жить во лжи?

― Это уже четвертый, Карл.
― Плевать! Позовем пятого, шестого, десятого, двадцатого.
― Двадцатый придет как раз на мои похороны, Карл.
― Давай поговорим о чем-нибудь другом. Стоит ли портить такой прекрасный вечер?
― А разве сейчас вечер?
― Конечно! Смотри, какая луна, звезды! Я иду к тебе, моя дорогая!
Ну! Иду!

/* Мне сказали: умный человек. Ну мало ли про человека болтают… */

― Может быть, тебе не стоило начинать с Софокла? И с уткой в этот раз ты тоже перемудрил.
― Хотелось его развеселить. Мне сказали: умный человек.
― Ну мало ли что про человека болтают.
― Ну не меняться же мне из-за каждого идиота?
― Не насовсем. Карл, на время.
― Притвориться. Стать таким, как все.
― Стань таким, как все, Карл. Я умоляю!
― Как все?
― Что же ты говоришь?
― Как все… Как все. Как все.
Не летать на ядрах. Не охотится на мамонтов, с Шекспиром не переписываться.
― А зачем дразнить гусей, Карл?
― Ужин на столе.
― Нет, милый. Я устала.
― Хорошо, дорогая. Поспи. Я сделаю для тебя ночь.

Ночь!

― Господин барон!
― Ты что орешь ночью?
― А разве ночь?
― Ночь.
― И давно?
― С вечера. Взгляни на часы.
― Ого!
― Что еще?
― Я хотел сказать, утка готова.
― Пусти ее. Пусть летает!

/* И она полетела */

― Кря-кря, кря!
Кря, кря, кря.

― Ага! Видал? О!

/* Баронесса Якобина фон Мюнхгаузен фехтует с Феофилом. Гы… */

― Но-но-но-но! А ну встать, встать! Ну, продолжим. Ну, ну. Ну! Ну что такое? Ты не ушибся, Фео? Ну и хорошо. Ну, ну, возьми себя в руки. Продолжим.

― Нет, все, все! Я не в форме сегодня. Хватит рубить воздух, мама! Нельзя вот так вот сидеть и ждать, потому что в конце концов он обвенчается с этой девкой.

― Мне надоели твои истерики! Возьми себя в руки.
― Что я могу сделать? Что я могу сделать?
― Сейчас вернется бургомистр. Он был в канцелярии у герцога.
― Что могут решить чиновники, мама? Надо самим действовать!

― Господин Рамкопф!

― Ну?
― О, это уже нечто.
― Умница, Генрих!
― Так!

/* Ну, во-первых, он меня убьет… */

― Господин Рамкопф, Вы друг нашей семьи, Вы очень много делаете для нас. Сделайте еще один шаг!
― Все, что в моих силах.
― Вызовите отца на дуэль.
― Никогда.
― Но почему?
― Ну, во-первых, он меня убьет. А во-вторых…
― И первого достаточно. Успокойся, Фео.

― Я не могу успокоиться, мама! Все мои несчастья из-за него. Мне уже 19 лет, а я всего лишь корнет. И никакой перспективы! Меня даже на маневры не допустили!
― Манёвры.
― На манёвры не допустили. Полковник сказал, что что он вообще отказывается принимать донесения от барона Мюнхгаузена.

/* Мимо как раз проносили картину. Рембрандт? */

― Что? Что это они несут? Ты что, собираешься опять повесить в доме эту мазню?
― Чем она тебе мешает?
― Она меня бесит! Изрубить ее на куски!

— Не сметь. Он утверждает, что это работа РембрАндта.
― Кого?
― РЕмбрандта.
― Эта?
― Эта.
― Чушь собачья, вранье.

— Конечно, вранье. Но аукционеры предлагают за нее 20 тысяч.
― 20? Так продайте.
― Продать — значит признать, что это правда.
― Дуэль! Только дуэль!

― Господин бургомистр.

А вот и бургомистр

/* С кучей комплиментов. На волю, всех на волю! */

― Добрый день, добрый день, господа. О, Баронесса, как вам идет этот костюм амазонки!
Рамкопф, вы, как всегда, очаровательны. Как дела, корнет? Вижу, что хорошо!
― Судя по обилию комплиментов, вы вернулись с плохой новостью?

― Все не так плохо. Правда, судья считает, что к сожалению, еще пока нет достаточных оснований для конфискации поместья барона и передачи его под опеку наследника.
― Нет оснований? Человек разрушил семью, выгнал на улицу жену с ребенком.
― Каким ребенком? Я офицер!
― Выгнал жену с офицером!
― Насколько мне известно, они сами ушли.
― Да, но кто же может жить с таким человеком?

― Фрау Марта может.
― Но-но, это же любовница. Давайте уточним. Имеешь любовницу — на здоровье. Сейчас все имеют любовниц. Но нельзя же допускать, чтобы на них женились. Это аморально.

Дело в том, что герцог удовлетворил прошение барона о разводе.
― Так. Так!
― Не может быть!
― К сожалению.
― Но это факт?
― Нет, это не факт.
― Это не факт?
― Нет, это не факт.
― Это гораздо больше, чем факт. Так оно и было на самом деле.

― Дело в том, что наш обожаемый герцог в последнее время находился в некоторой конфронтации с нашей обожаемой герцогиней.
― И что?
― Ой.
― Ужасный мальчик. Весь в отца.
― Ну, ну. Говорят, она его поймала с какой-то фрейлиной. Это было ужасно! Это было…
― И что?
― Будучи в некотором нервном перевозбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводе со словами «На волю! Всех на волю!»
― Так. Доигрались. Дуэль. Господин Рамкопф… Вы старый друг нашей семьи, вы очень много делаете для нас.
― Нет, нет, нет, нет, нет.
― Будьте моим секундантом.
― Никогда!
― Но почему?
― Во-первых, он убьет и секунданта.
― Да.
― Убийца!

― Немедленно к герцогу! Сейчас же! Господин бургомистр, прошу вас сопровождать меня.
― Дуэль! Только дуэль! Убийцы!

Приемная герцога

/* Его высочество крайне занят… */

― Это невозможно! Это немыслимо! Это неприемлемо! Ни в коем случае! Его высочество занят важнейшими государственными делами! Он проводит экстренное совещание. Его вообще там нет!

/* Его Высочество занимается. Не спрашивайте, чем… */

― Меня и центр беспокоит.
― Может стоит все-таки в данном случае поднять верх сверху и понизить низ снизу?

— Так и сделаем. Два ряда вытачек слева, два справа. Все решение в талии. Как вы думаете, где мы будем делать талию? О, на уровне груди.
― Гениально.
― Гениально, как все истинное.
― Именно на уровне груди. Я не разрешу опускать линию талии на бедра. В конце концов, мы — центр Европы. Я не позволю всяким там испанцам диктовать нам условия. Хотите отрезной рукав — пожалуйста. Хотите плиссированную юбку с вытачками? Принимаю и это. Но опускать линию талии не дам.

― Ваше высочество! Ваше высочество! Баронесса Якобина фон Мюнхгаузен.
― Занят.
― Я сказал.
― Я даже сказал, что вас нет. Но она умоляет.
― Черт возьми! Просто совершенно не дают сосредоточиться. Ладно, проси…

/* Небрежным движением руки кабинет художника превращается в рабочий. И никаких технических неувязок */

/* Это беззаконно и негуманно! Вот как надо работать со словом */

― Ваше высочество! Извините, что отрываю от важных государственных дел. Но случилось невероятное!
― Что опять случилось?

― Вы подписали прошение барона Мюнхгаузена о разводе.
― Кто подписал? Я подписал?
Да, я подписал.
― Значит, он может жениться на Марте?
― Почему жениться?
Да, он может жениться.
― Да, но ему нельзя жениться. Сумасшедшим нельзя жениться. Это беззаконно и негуманно.
Я надеюсь, ваше высочество, вы отмените свое решение.

― Почему?
― Потому что барон Мюнхгаузен сумасшедший.
― Как?
― Баронесса, мы понимаем ваш гнев. Но для того, чтобы объявить человека сумасшедшим, необходимы веские доводы.
― Хорошо. Я сейчас познакомлю вас с одним документом. И вам станет ясно, составлен ли он человеком в здравом рассудке, или нет.

Распорядок дня барона Карла Фридриха Иеронима.

/* Ненаказуемо!.. */

― Попрошу своего адвоката зачитать нам его.
― «Распорядок дня». «Распорядок дня барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена на 30 мая 1779 года.»

― Любопытно.
― Весьма.

― «Подъем в 6 часов утра.»
― Ненаказуемо.
― Да! То есть нет. То есть я согласен. Вставать в такую рань для людей нашего круга противоестественно.

― Читайте дальше, Генрих.

— «7 часов утра: разгон облаков, установление хорошей погоды.»
― Что, что? Покажите.
― Как назло, сегодня чистое небо. То есть с утра действительно был туман, но потом он улетучился.

— Вы хотите сказать, что это его заслуга?
― Я ничего не хочу сказать, баронесса. Я просто отмечаю, что сегодня великолепный день. Ну, у нас нет никаких оснований утверждать, что он разогнал облака. Но говорить, что он не разогнал облака — это значило бы противоречить тому, что видишь.

― Вы смеетесь надо мной? Продолжайте дальше, Генрих.

/* Но, вообще, что-то героическое в этом есть… */

― Как это понимать?
― Это значит, что от 8 до 10 утра у него запланирован подвиг. Ну? Что вы скажете, господин бургомистр, о человеке, который ежедневно отправляется на подвиг, точно на службу?

Я сам служу, сударыня. Каждый день к 9 утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг. Но, вообще, что-то героическое в этом есть.

― Вы что, издеваетесь надо мной?!
― Успокойтесь, баронесса. Я просто стараюсь быть объективным.
― Да к черту вашу объективность!

― Тише, тише, тише. Господа, мы дошли до очень интересного пункта. «16:00 — война с Англией».
― С кем?!
― С Англией.

— Господи, ну чем ему Англия-то не угодила?

/*Война — это серьезно! */

― Где она? Где, я вас спрашиваю?
― Кто?
― Англия.
― Одну секунду, ваше высочество. Вот. /* Измеряет */
― А где мы?
― Мы… Вот.
― Это же рядом! Возмутительно.

― Война это не покер! Ее нельзя объявлять, когда вздумается.
Война это — война.
Приказываю: немедленно отыскать и задержать барона Мюнхгаузена!
В случае сопротивления применять силу!

― Командующего ко мне!
― Слушаюсь.

― ВОЙНА-А-А!

А мы не готовы. Нет, мы не готовы к войне…

/* Четкие, конкретные приказы — война ведь началась… */

― Приказ по армии: всеобщая мобилизация! — Где командующий?
― Я здесь!

― Отозвать всех уволенных в запас. Отменить отпуска. Гвардию построить на центральной площади. Форма одежды — летняя, парадная. Синие мундиры с золотой оторочкой. Рукав вшивной. Лацканы широкие. Талия на 10 см ниже, чем в мирное время.

— Ниже?
― То есть выше.

― А грудь?
― Что, грудь?
― Оставляем на месте?
― Нет, берем с собой.

/* Мне — в этом? В однобортном? */

― Где мой военный мундир?
― Прошу, ваше высочество, прошу.
― Что?! Мне — в этом? В однобортном? Да вы что, не знаете, что в однобортном сейчас уже никто не воюет? Безобразие! Война у порога, а мы не готовы. Нет, мы не готовы к войне.

― Пленных не брать! Господа офицеры! Сверим часы! Сколько сейчас?
― 15:00!
― 15 с четвертью!
― А точнее?
― Плюс 22!

Арест барона

/* Тем временем в трактире */

― Всем оставаться на местах!

― Могу я чем-нибудь помочь?
― Сегодняшнюю вечернюю газету.
― Хорошо.

― Барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен. Вас приказано арестовать. В случае сопротивления приказано применить силу.
― Кому?
― Что, кому?

― Кому применить силу в случае сопротивления? Вам или мне?
― Не понял.
― Так, может послать вестового переспросить?
― Это невозможно.

— Правильно. Будем оба выполнять приказ. Логично?
― Э…
― И это хорошо. Одну минуточку. Значит, это делается примерно так. Так! В стороночку, господа. Вы вообще уйдите. И, конечно… И танцы! Трактир все-таки.

/* Все ждут барона. Война на пороге… */

Неужели нельзя арестовать одного единственного человека? Конь устал!

― Все в порядке, Ваше высочество. Барон Мюнхгаузен будет арестован с минуты на минуту. Просил передать, чтоб не расходились.

― Нет, ну это уже наглость.
― Ваше высочество, с ним всегда все, как не у всех.
― Ваше высочество, наверное опять начал что-то сочинять.
― А почему? А…

/* Что нового насочинял барон? */

― Так что он там начал сочинять?
― Наверное, что-нибудь насчет охоты.

― Да, да. Это такая история. Да вы знаете, Ваше высочество, пошел он как-то в лес без ружья…
― В каком смысле без ружья?
― Ну в смысле на медведя.
― Не на медведя, а на мамонта. Но стрелял он именно из ружья.

― Из ружья?
― Да. Косточкой от вишни.
― Черешни.
― Стрелял он, во-первых, не черешней, а смородиной, когда они пролетали над его домом.
― Медведи?
― Ну не мамонты же.
― А почему же тогда все это выросло у оленя?
― Ваше высочество, разрешите пойти с самого начала.
― Ни в коем случае! Прекратите сейчас же! Через 20 минут начнется война с Англией.

― Что Англия? Привыкли чуть что: Англия, Англия…
― Хватит болтать! Через 20 минут… Через 20 минут…

Арестованный, оркестр и гвардия

/* А вот и арестованный. */

― Это еще что такое?
― Арестованный.
― Почему под оркестр?
― Ваше высочество, сначала намечались торжества. Потом аресты. Потом решили совместить.

― А где наша гвардия? Гвардия где?
― Очевидно, обходит с флангов.
― Кого?
― Всех.

― Господин барон.
― Ваше высочество.
― Ну, как дома? Все ничего? Все здоровы?
― Да, все хорошо, спасибо.

— А… Это правда?
― Что?
― Ну, не знаю, как и сказать… Ну, в общем… Ну, говорят, будто вы, значит… Вы объявили войну Англии?

— Нет.
― Нет?
― Пока еще нет. Война начнется в 4 часа. Если Англия не примет условия ультиматума.
― Ультиматума?
― Я выслал им ультиматум.
― Кому им?

— Английскому королю и членам британского парламента. Я предложил Англии прекратить бессмысленную войну с североамериканскими колонистами и признать их независимость. Срок ультиматума истекает сегодня в 16:00. Если мои условия не будут приняты, я лично начну войну.
― Начнете войну?
― Начну.

/* Ваше высочество, ну не идите против своей совести. В душе вы тоже против Англии */

― Угу. Где командующий?
― Кхе-кхе.
― A… Ну вот что. Послав ультиматум королю, барон тем самым перешел все границы. Война, это… Вы знаете.
― Я помню, ваше высочество, когда…
― Достаточно. Сдайте шпагу.

— Ваше высочество, ну, не идите против своей совести. Я знаю, вы благородный человек, и в душе тоже против Англии.
― Да, в душе против. Да, она мне не нравится… Да. Но я сижу и помалкиваю. Война это…

Подождите. Одним словом, Вы арестованы, господин барон. Сдавайте шпагу. Я жду! Сдавайте, сдавайте. Совершенно распустились! Кто хочет — объявляет войну, кто не хочет — не объявляет.

― Господин барон, господин барон! Вы просили вечернюю газету! Вот!
― Прошу вас.
― Ага.

― «Тайфун в Сицилии»
― Выше.
― «Куда поехать с семьей в свободное время.»
― Выше.
― Вот.

― Вот. «Сообщения из-за границы: …Англия признала независимость Америки».
― Так! Без десяти четыре. Успели. Их счастье. Честь имею!

/* Барон откланялся */

― Это немыслимо! Он его отпустил.
― А что он мог сделать?

― Это же чудовищное совпадение! Неужели не ясно? Нет. Это не герцог. Это тряпка!
― Сударыня, что вы от него хотите? Англия сдалась.

― Почему продолжается война? Они что у Вас, газет не читают?
― Вспомнил! Он действительно стрелял в оленя. Но через дымоход.

Развод все ближе

/* Он идет каждой женщине */

― Браво! Тебе очень идет подвенечный наряд.
― Он идет каждой женщине.
― Тебе особенно!
― Жаль, что его надевают только раз в году. Ты его будешь носить каждый день. Мы каждый день будем венчаться. Хорошая идея?

— Отличная. Только сначала нужно развестись.
― Ты не забыл, что через полчаса начнется бракоразводный процесс?

― Он начался давно. С тех пор, как я тебя увидел. Если бы ты знала, какой подарок я тебе приготовил! Сколько дней в году?
― 365.
― Не торопись с ответом.

Судебное заседание

/* Речь Якобины фон Мюнхгаузен */

― Трудно говорить, когда на тебя смотрит столько сочувствующих глаз. Развод отвратителен не только потому, что разлучает супругов, но и потому,
что мужчину при этом называют свободным, а женщину — брошенной.

Нет. Не надо жалеть меня, господа. Не унижайте меня жалостью, пожалейте лучше себя.

Мой муж, господа, опасный человек!
20 лет моей жизни отдано ему!
20 лет я усмиряла его. Я удерживала его в границах семейной жизни.
И тем самым спасала жизнь. Вашу жизнь. Жизнь общества от него!
Но Вы сами разрываете наши узы.
Что ж… Потом вините только себя.
Не страшно. Не страшно, что я брошена. Не страшно.
Страшно, что он свободен!
Подумайте об этом, господа судьи!

/* Комментарии по делу */

― О чем это она?
― Барона кроет.
― И что говорит?
― Ясно чего, подлец, говорит. Псих ненормальный, врун несчастный.
― И чего хочет?
― Ясно чего, чтоб не бросал.
― Логично.

― …Он должен находиться под наблюдением или государства или семьи!
― Я думаю, что семья надежнее!

― Карл, ну почему так поздно?
― А по-моему рано, не все глупости еще сказаны.
― Карл, я тебя умоляю.
― Понял, ни одного лишнего слова.
― Кстати, я сделал удивительное открытие.
― Что, опять?!
― Вы все ахнете! Это перевернет жизнь в нашем городе.
― Барон, я тебя умоляю, просто умоляю, только не сегодня!
― Ответь только на один вопрос: сколько дней в году?
― 365.
― Ладно. Остальное потом.

/* Барон рассказывает историю своего брака. И почему он стал философом… */

― Вызывается барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен!
― Я здесь, господин судья.
― Господин барон, что Вы можете сообщить суду по существу дела?
― Смотря что вы считаете существом.
― Как что? Объясните, почему разводитесь?
Как же это: 20 лет все хорошо было и вдруг такая трагедия?
― Извините, господин судья, 20 лет длилась трагедия…
И только теперь должно быть все хорошо.
― Объясните подробнее.

― Объясняю подробнее. Уважаемые судьи, дамы и господа!
Есть пары, созданные для любви. Мы же были созданы для развода.
Наше супружество, как это не странно, началось задолго до нашего рождения.
Род Мюнхгаузен всегда мечтал породниться с родом фон Дуттен.
Поэтому, когда родилась у них девочка, я, в свою очередь, родился не только мальчиком, но и мужем.
Якобина с детства не любила меня и, нужно отдать ей должное, сумела вызвать во мне ответные чувства.
В церкви на вопрос священника, хотим ли мы стать мужем и женой, мы дружно ответили «нет», и нас тут же обвенчали.
После венчания мы уехали с супругой в свадебное путешествие.
Я — в Турцию, она — в Швейцарию, и три года жили там в любви и согласии.

― Я протестую! Вы оскорбляете мою подзащитную!
― Правдой нельзя оскорбить, уважаемый адвокат.
Вообще, мне кажется, Вы несколько ограничены в своем понимании жизни, господин Рамкопф.
Развод — одно из высочайших достижений человечества!
Чтобы влюбиться, достаточно и минуты.
Чтобы развестись, иногда приходится прожить 20 лет вместе.
Это были трудные 20 лет, но я о них не жалею!
В свое время, Сократ как-то мне сказал: женись непременно.
Попадется хорошая жена — станешь счастливым.
Плохая — станешь философом. Не знаю, что лучше.
Во всяком случае, я благодарю тебя, Якобина, за то, что стал таким, каков я есть.
И да здравствует развод, господа!
Он устраняет ложь, которую я так ненавижу.

/* Молитва Марты */

― Великий боже, сделай так, чтобы все было хорошо.
Помоги нам, господи. Мы так любим друг друга.
И не сердись на Карла, господи.
Он дерзок, он часто готов спорить с тобой, но ведь ты, господи, старше, ты мудрее.
Ты должен уступить. Уступи, господи.
Ты уже столько терпел. Ну потерпи еще немножко.

― Терпение, господа, терпение! Наше заседание подходит к концу.
Тихо! Приступаем к процедуре развода.
Господин барон, госпожа баронесса, прошу подойти ко мне
и ознакомиться с разводными письмами.
Скрепите эти документы своими подписями. Поставьте число.
Господин пастор, прошу вас.
― Именем святой духовной консистории объявляю вас свободными друг от друга.

/* 32 мая — еще один день весны… */

― Стойте! Остановитесь! Наш суд превращен в постыдный фарс.
Господин судья, прочтите, пожалуйста, еще раз
разводное письмо барона фон Мюнхгаузена.

― Я, барон Карл фон Мюнхгаузен…
― Вы дату читайте!
― 1779 год, 32 мая. Господин барон, вы ошиблись, такого числа не бывает.
― Бывает!
― Если вчера было 31 мая, то сегодня какое?
― 32-е. Этот день — мое открытие. Это мой подарок родному городу.

― Я вам сейчас все объясню!
― Господа, господа!
― Я вам сейчас все объясню.
― Не может этого быть, не может этого быть!
― Браво.

― Тридцать какое?
― 32, Ваше Высочество.
― Куда он его предлагает вставить?
― Вот сюда.
― 29-е, 30-е, 31-е…
― 32-е.
― Здесь же нет места.
― Поэтому суд и счел себя глубоко оскорбленным, ваше высочество. Мы просим отменить решение о разводе.
― 29-е, 30-е, 31-е…
― И так далее.

/* Развода не будет. */

― Я же умолял тебя! Ну почему нельзя было подождать до завтра?
Ну почему, почему? Я же тебя так просил!
― Да потому что нельзя. Потому, что это сегодня.
Потому, что оно уже наступило. Я открыл новый день.
― Ах, да, да.
― Я тебе сейчас все объясню.
― Не надо, не надо. Я старый, больной человек. У меня слабое сердце, мне врачи запретили волноваться.
― Прежде всего, ты умный человек.
― Я глупый.
― Умный человек.
― Глупый.
― Прошу, ты должен понять.
― Да нет, я глупый, я не хочу ничего понимать.
― Сколько дней в году?
― Не знаю!
― 365.
― Не уверен.
― Правильно. В обыкновенном году 365 дней и 6 часов. Эти 6 часов суммируют и возникает еще один день. То есть, каждый 4-й год становится високосным. Но я задумался, а точно ли в году 365 дней и 6 часов? Оказалось, что и это не так. В обычном году 365 дней, 6 часов и еще 3 секунды. 3! Это вам может подтвердить любой астроном. Достаточно подняться к звездам с хронометром в руках, чтобы проследить за вращением Земли.
Я это делал не раз. Марта Вам может подтвердить.
3 секунды неучтенного времени.
3 секунды почему-то сбрасывают со счета. Почему?

Милая моя, в нашем распоряжении есть лишние секунды, а мы их не учитываем.
За годы эти секунды складываются в минуты, за столетия — в часы. И вот, дорогие мои, за время существования нашего города нам натикало лишний день. 32-е мая!

/* Марта уходит */

― Все?
― Все!
― И ты не нашел ничего лучшего, как сказать об этом на суде?
― Ну причем здесь суд? Мне было важно сообщить об этом людям, и я это сделал.
― Ты что, надеялся, что тебе поверят?
― Ну куда ж деться от фактов? Ну не идиоты же мы, чтобы отказываться от лишнего дня в году!
Томас! Томас! Томас! Ты доволен, что у нас появилось 32-е мая?
― Вообще-то не очень, господин барон. 1 июня мне платят жалование.
― Ты не понял.

― Вы рады новому дню?
― Смотря на что падает.
― Если на воскресенье, то это обидно. А если на понедельник… Ну зачем нам два понедельника?
― Убирайтесь!

― А ты, Марта? Ну ты-то понимаешь, что я прав?
― Извини меня, Карл. У меня все перепуталось в голове. Наверное, ты прав. Я плохо разбираюсь в расчетах. Но нас уже не обвенчают. Это я поняла.
Я ухожу. Не сердись, милый. Я устала.

― Я тебя люблю.
Я люблю тебя. Я тебя люблю. Ну что ты?
― Я знаю, милый. Но и ради меня ты не можешь поступиться даже в мелочах.
Помнишь, когда мы встречались с Шекспиром, он сказал:
«Все влюбленные клянутся исполнить больше, чем могут, а не исполняют даже возможного».
― Ну… Это он сказал сгоряча. Не подумав.
― Шекспир?
― Потом добавил: «Препятствия в любви только усиливают ее».
― У нас их чересчур много, этих препятствий. Они мне не по силам.
Господи, почему ты не женился на Жанне Д’Арк? Она ведь была согласна.
― Я знал, что встречу Марту.
― Но я обыкновенная женщина. Не требуй от меня больше, чем я могу.
Я не гожусь для 32 мая.

/* Проблема… Есть решение! */

― Послушайте, дорогой барон, ну нельзя же так испытывать терпение женщины.
Вы можете хотя бы ради нее, ради вашей семьи
признать, что сегодня именно тот день, который указан в календаре?
― Как это можно?
― Ну можно, дорогой, можно!
Вы не лучше других. Да скажу вам откровенно:
меня же тоже многое не устраивает. Я тоже со многим не согласен.
Да, да. В частности. Я не в восторге от нашего календаря.
И не первый год. Но я не позволяю себе срывы!
Для этого тоже нужно уметь выбрать время.

― Но я же сказал правду.
― Да черт с ней, с правдой! Иногда нужно и соврать. Понимаете, соврать.
О господи! Такие очевидные вещи мне приходится объяснять барону Мюнхгаузену.
С вами с ума сойдешь, честное слово.
― Ты тоже так считаешь? Нет, не говори…
Я сам. Сам.
Хорошо. Ладно.
Пусть будет по-Вашему.
Что мне надо сделать?

/* Они ведь на этом не остановятся, как обычно */

― Ну что? Так и будем молчать?
― Ну, я уже устал объяснять. Я наивно думал, все-таки лишний день весны…
Еще один заход, еще один восход. Полдень, наконец.
― Нет, нет. Полдень менять не будем.
Хотим мы того, или нет, в мире существует определенный порядок.
Один день сменяет другой. Нельзя нарушать ход времени. Это нехорошо.
― Это недопустимо!
― Люди перестанут различать праздники и будни.
― Самое печальное, дорогой мой, что прихожане не смогут точно знать
когда Рождество, а когда Пасха.
― Возникнет путаница, что надевать: деловой сюртук или нарядный камзол?
― Господин судья, ваше высочество. Барон осознал свою ошибку.
Он, нет, конечно он погорячился. Погорячился. Но он раскаивается.

― Значит, вы готовы признать, что сегодня 1 июня?
― Хоть десятое.
― Не десятое, а первое. И не делайте нам одолжений.
Так какое у нас сегодня июня?
― Первое.
― Громче, пожалуйста, для всех.
― Первое.

/* Придется отрекаться. Письменно. И публично… */

― Вот! Видите, как просто.
Барон, вы ведь разумный человек. Я всегда относился к вам с симпатией.
Я уважал ваш образ мыслей. Свободная линия плеча, обуженные панталоны.
Вы могли бы стать примером для нашей молодежи.
Она так нуждается в этом.
И если вы правильно разберетесь в самом себе, я уверен, наш уважаемый пастор…
А, вот он. Не зря остался здесь. Обвенчает вас с вашей избранницей.
Не так ли, святой отец, а?

― Да, но при одном условии: барон должен отречься от всего.
― От всего?
― Да, да. От всех ваших богомерзких фантазий. Вы должны признать, что все это ложь!
Причем я настаиваю, чтобы это было сделано письменно.
― Письменно?
― Да. Письменно врали, письменно и отрекайтесь.
Все должно быть в форме официального документа.
«Я, барон такой-то заявляю, что я обыкновенный человек.»
Я не летал на луну там, не вытягивал себя за волосы из болота, не скакал на ядре.»
― «Не отпускал жаренных уток.»
― «Не выращивал на голове оленя вишневого дерева.»
― Да, да. И так по всем пунктам.
― Да и в семейной жизни, барон, давайте-ка обойдемся без фантазий.
― Да, да, да. Давайте-ка без фантазий. Все то же самое, но без фантазий.
― Хорошо. Я все подпишу.
Раз новый день никому не нужен, пусть будет по-вашему.
― Вот и славно. И не надо так трагично, дорогой мой.
Смотри на все это с присущим вам юмором. С юмором!
В конце концов, Галилей-то у нас тоже отрекался.
― Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно.

/* Праздник. Все получили, чего хотели… */

― Ну, ну, не усложняй. Барон, втайне ты можешь верить.
― Я не умею в тайне. Я могу только открыто.
― Ну, ну… Ну, дорогой мой.
― «Я, барон Мюнхгаузен, обыкновенный человек». Звучит как начало романса.
«Я не летал на луну». Ну ладно. Не летал.
О… Если бы вы знали, дорогие мои, какая она красивая… Белые горы и красные камни на закате солнца.
Хорошо. Я и на ядре не скакал. В том страшном бою с турками, когда погибла половина моего полка. Они загнали нас в это чертово болото, но мы выстояли! Выстояли и ударили с фланга.
Но тут мой конь оступился и стал тонуть.
Тогда я схватил себя руками за волосы и рванул… Рванул и мы поднялись над осокой.
Я подпишу, подпишу.
Зачем дразнить гусей? Раз лишний день весны никому не нужен. Забудем о нем.
В такой день трудно жить, но легко умирать.
Через пять минут, дорогие мои, барона Мюнхгаузена не станет.

― Ну, барон, дорогой мой, во всем есть и хорошая сторона.
Во всяком случае, город перестанет смеяться над вами.
― Жаль! Я не боялся казаться смешным. Это не каждый может себе позволить.
На прощание у меня есть еще одна идея. Вы все будете смеяться.

― Карл, я умоляю, Карл! Карл! Не надо!
― Карл!
― Барон!
― Я умоляю тебя, Карл!
― Барон, барон!

/* ВЫСТРЕЛ! */

/* Конец первой серии */

/* Вторая серия — понеслось */

Никто и никогда в этом мире не восполнит ту зияющую пропасть, которая возникла после ухода такого человека. Но наш долг — пытаться возместить эту потерю каждому по мере его сил.

― Итак, господа, я заканчиваю. Три года прошло с того дня, как перестало биться сердце барона Мюнхгаузена. И все три года этот прославленный герой живет в сердцах своих благородных соотечественников. И пусть памятник, который мы устанавливаем в его честь станет символом…
― Символом — вяло.
― Хорошо, пусть станет не только символом.
― Лучше.

― Лучше сказать: «К своему великому сыну».
― Лучше. Пусть он станет источником отваги, смелости, родником живительного оптимизма, который никогда не перестанет бить…
― Лучше сказать струиться.
― Но родник, он бьет.
― Иногда бьет, а иногда струится. В данном случае лучше, чтобы он струился.

― Хорошо.
― Ну это не просто хорошо. Это благородно.
― Да? Вот если бы я умер, он бы обо мне этого не сказал.
Вот интересно, что будут говорить обо мне на моих похоронах?
― Поживем — увидим.

/* Феофил поднимает себя за голову */

― Ну вот, сегодня уже лучше.

― Который час, Томас?
― Часы пробили 3, барон упал в 2, стало быть, всего час.
― Чего ты болтаешь? Надо складывать 3 плюс 2.
― Это раньше надо было складывать, а теперь лучше вычитать.

/* Он уже памятник! */

― Ваше высочество, Вы, конечно, помните эту историю.
― Помню.
― Наш барон в пылу битвы и не заметил, как очутился на разрубленной пополам лошади.
― На лбу которой потом выросло вишневое дерево?
― Да, только это было в другой истории, у оленя.
― У медведя.
― Подождите. А в этой истории барон ускакал на первой половине лошади и обнаружил это только оказавшись у водопоя.
― Лошадь никак не могла напиться. Она пила, а из нее лилось.
― Она пила, а из нее проливалось. Насквозь.

― А вторая?
― Что вторая?
― Вторая половина что делала?
― Она паслась неподалеку.
― Которой же половине будем ставить памятник?
― Мы думали первой.
― Это будет очень забавный памятник, Ваше высочество.
― Своего рода символ.
― Я бы даже сказал так: шутка.
― Метафора. Когда прозвучит фраза «И пусть она струится в душе каждого истинного германца», из лошади польется вода.

― Прошу вас, господа. Прошу! Прошу осмотреть предлагаемую модель.
Правда, вода здесь льется в масштабе 1:10.
― Смешно.
― Угу.
― Да, да.
― В целом, мне, господа, нравится.
― Очень, очень хорошо.
― Выразительная штуковина.
― Да, хорошо!
― Да!

/* А что, если не побояться и… */

― Жаль только, что одна половина. А что если не побояться и…
― Ликвидировать. Или приблизить?
― Соединить. Вот… Так даже смешнее.
― Гораздо. И сразу польется вода.
― Откуда же будем лить воду? Из какого места?
― Из Мюнхгаузена, господа, воду лить не будем. Незачем. Он нам дорог просто как Мюнхгаузен. Как Карл Фридрих Иероним. А уж пьет его лошадь или не пьет — это нас не волнует.
― Не в пустыне же.

/* Песни про барона и пастушек */

Господа, как известно, наш незабвенный барон Мюнхгаузен
оставил след в сердце каждого жителя Ганновера.
Не обошел он вниманием и наших пастушек.
Своими воспоминаниями о покойном с нами поделится наша обожаемая маленькая Берта!
Пожелаем ей успеха!

/* Песня Берты: барон и пастушка */

Я была простушкою-пастушкой, я пасла барашков и овец.
Шел барон зеленою опушкой, тот барон назвал меня подружкой.
С ним мечтала под венец…

Я была прелестней Нефертити,
И барон был у меня в плену.
Он шепнул: «Со мною не хотите
Полететь на луну?»
Припев:
Вы поверите едва ли.
Это было как во сне!
Мы с бароном танцевали,
Мы с бароном танцевали.
Танцевали на луне!

Время с той поры остановилось.
И опять барашков я пасу.
Все говорят, что я с луны свалилась,
говорят, что просто мне приснилось
приключение в лесу!
Припев:
Вы поверите едва ли.
Это было как во сне!
Мы с бароном танцевали,
мы с бароном танцевали.
Танцевали на луне!

/* Фео. Ему опять плохо */

― Ну, так нельзя, Фео. Будь мужчиной.
― Да, да, конечно. Это нервы.

/* Экскурсия для французских туристов */

Прошу за мной. За мной, за мной, господа. Вот сюда.
Господа, здесь вы видите близких друзей незабвенного барона.
Архимед, Ньютон, Шекспир и другие гении.
Прошу! Вдова барона, сын, святой отец.
А теперь прошу всех в спальню.

― Когда я слышу все это и вспоминаю…
Господи, господи, как мы не справедливы были к нему, как жестоки!
― Дорогой мой, кто же мог знать, что все так обернется? Мы были искренни в своих заблуждениях. Время открыло нам глаза.
― Такова судьба всех великих людей: современники их не понимают.

― Современники? Возможно. Но мы-то родственники.
Мне страшно вспомнить: я мечтал о дуэли с отцом! Я хотел убить его!
Мы все убили его. Убийцы!
― Прекрати, Фео. Мне надоели твои истерики. Нельзя вечно казнить себя.
В конце концов, если сейчас, спустя три года после его смерти вся Германия благоговейно произносит имя барона Мюнхгаузена, в этом, прежде всего, заслуга его родных.
Мы издали полное собрание сочинений барона. Завтра в городе открывается памятник!
Ну? Что же еще?

― Ах, если б он был жив. Вот если бы можно было время повернуть вспять… А?
― Нет, ну зачем же, дорогой мой? Этого как раз не надо. Время пусть идет как идет.
― Нет!
― Прекрати! Ну возьми себя в руки!
― Но мама…
― Фео!
― Ну мама…
― Ну возьми себя в руки, мальчик мой.
― Хорошо.
― Мой родной, мой любимый, мой хороший. Что это у нас такое с тобой?
― Не знаю.
― Опять себя тянул за волосы. Но это же глупо.
― И очень больно.
― А вы что, пробовали?
― Упаси бог, баронесса. За что?
― Ого.

/* Летять утки… */

― Прошу прощения.
― Что? Что?
― Спокойней!
― Господин барон просил предупредить.
― Они летят?
― Летят, господин барон, летят.
― Мама, они летят!
― Возьми себя в руки, сын!
― Они летят, мама!
― Феофил, вам не надоело?
― Нет, нет, пусть попробует еще разок.
― Фео.
― Нет, мама, бросай!
― Оп!
― Оп! /* Что-то упало и разбилось. Много всего */
― Ну кто же так бросает, мама? Еще разок. Сегодня я чувствую вдохновение, господин пастор.
Будем бить через дымоход.
Командуй, Томас!
― Внимание… Пли!
― Надо было подложить туда утку заранее, а потом дернуть за веревочку. Уверен, папа делал именно так.
― Не святотатствуйте!

/* Цветы. Кругом цветы. */

― Тюльпанчики! По талеру за штуку!
― А гвоздики почем?
― По 2 талера.
― Как это по 2 талера? Они же вялые.
― Вялые? Наш барон, пока был жив, тоже дешево ценился. А завял так стал всем дорог. Вялые.
― Да на, подавись!
― Иди, иди.
― По 2 талера!

― Чем могу служить? Астры, цикламены, гвоздики!
― Нет, лучше фиалки.
― Фиалки? Фиалки. Лесной цветок. У меня оранжерейные растения, оранжерейные. Вот предлагаю настЮрции. По 3 талера за штуку.
― Нет. Мой покойный хозяин любил фиалки.
― Грубый вкус.
― Что, что?
― Ваш хозяин не умел ценить истинную красоту.
― Да кто ты такой, чтобы рассуждать о моем хозяине?

/* Ой! Кто это? */

― Господин барон?!
― Не называй меня так. Я Мюллер. Садовник Мюллер. Понятно?
― Понятно, господин Мюллер, господин барон.

Я знал. Я не верил, что вы умерли. Даже когда в газетах сообщили. Не верил. И когда отпевали — не верил. И даже когда закапывали — сомневался. Как я счастлив, господин барон!

― Ну… Не называй меня так. Говорят же тебе, Мюллер.
― Вы для меня всегда господин барон.
― Ну тогда добавляй: «покойный» или «усопший».

/* Обычная история, обычная фамилия, обыкновенный садовник… */

― И тогда я пальнул в воздух. Попрощался со своей прошлой безумной жизнью. И стал обыкновенным садовником по фамилии Мюллер.
― Странная фамилия.
― Обыкновенная. В Германии иметь фамилию Мюллер — все равно, что не иметь никакой.
― Все шутите?
― Давно бросил. Врачи запрещают.
― С каких это пор вы стали ходить по врачам?
― Сразу после смерти.

― Говорят, ведь юмор, он полезный. Шутка, мол, жизнь продлевает.
― Не всем. Тем, кто смеется, продлевает. А тому, кто острит — укорачивает. Вот так вот.

― Как фрау Марта?
― Все хорошо. Мальчик родился.
― Ну?
― Да.
― Хороший мальчик?
― 12 килограмм.
― Бегает?
― Зачем? Ходит.
― Болтает?
― Молчит.
― Умный мальчик, далеко пойдет.

― Чем же вы занимаетесь?
― Ничем. Живу. Цветочки выращиваю.
― Красивые?
― Выгодные. По талеру за штуку. А если учесть количество свадеб, юбилеев, премьер! Одни мои похороны дали мне денег больше, чем вся предыдущая жизнь.

/* Ей все осточертело… */

― Господин барон, вы здесь, на ночлег?
― Здесь.
― А что скажет фрау Марта?
― А уже сказала. Вот: «Прости, дорогой, но мне все это осточертело».
«Осточертело». Пишется через «е».

― Ушла? От такого богатства?
― Имея дом, четыре экипажа, ушла от такой жизни пешком и на улицу.
― А Вы?
― А я еще не сошел с ума.

― Простите, что вас побеспокоил. Господин Мюллер.
― Как ты меня назвал?
― Господин Мюллер.

/* Горшком тебе в голову! */

― Простите, господин барон!
Так! Круши!
Вот так!
Давай!

/* Якобина ждет настоящего мужчину. И он пришел! */

― Вилли, дорогой мой, как вы сюда попали?
― Через дверь, естественно.
― Боже мой, какая проза. Я же вам, кажется, объясняла, что в этом доме существуют определенные традиции.
― Момент! Через окно!

― Ну? Ну, ну, ну… Ты спешишь ко мне?
― Не волнуйся, свои.
― Это безрассудство. Тебя могли увидеть. Кто-нибудь из слуг.
― Ничего страшного. Сочтут за обыкновенное привидение.
― Что тебе надо?
― Поговорить с тобой.

— Я не могу. Ты сошел с ума. Я занята. Завтра годовщина твоей смерти. Ты что, хочешь испортить нам праздник? А!.. Это не честно! Ты обещал… Ой. Сюда идут. Умоляю тебя, Карл, умоляю тебя… Давай поговорим… Давай поговорим в другой раз.
― Хорошо. Сегодня в полночь у памятника.
― У памятника. Кому?
― Мне.

― Я здесь!
― Очень приятно. Прошу.
― Разве вы не умерли?
― Умер.
― Да, да. Призрак, привидение. Ну что ж теперь делать? Бывает.

/* Наука идет вперед. Такими шагами… */

Да, да, господа, да!
Мой научный трактат окончательно разрушил возражения моих оппонентов!
И свидетельствует о том, каким порой извилистым путем шагает истина во второй половине 18-го столетия. А, иными словами, в наше время, господа!
Перед вами, уже ставшая классической, схема вытягивания самого себя из болота за волосы.
Гениально проделанная в свое время незабвенным бароном. Нынешние схоласты и демагоги еще кое-где и сейчас твердят: «Невозможно!». Трусы и ретрограды!
Я, как близкий человек покойного, как его современник неоднократно наблюдал этот взлет своими собственными глазами.

Я, как ученый теоретик, утверждаю, что главное — это правильно найти точку приложения рычага. Берется голова, берется рука. Небольшое усилие…
― Ровно в полночь у моего памятника. Важный разговор. Быть обязательно.
― Вот и все. Вопросы есть? /* Бурные аплодисменты */

/* Герцог и кабанчик. Запомнили друг друга в лицо. */

― Господин бургомистр! Его высочество герцог опять промазали!
Четвертый раз гоним этого кабанчика мимо его высочества,
а его высочество, извините за выражение, мажет и мажет. Прикажете прогнать в пятый раз?
― Нет. Неудобно. Он его уже запомнил в лицо.
― Кто кого?
― Герцог кабанчика.

― Позор! Королевская охота! Докатились! С одним кабанчиком справиться не можем!
― Прошу прощения, господин бургомистр. Его высочество лесом не доволен.
Темно, сыро, ну и вообще. Вот если бы ему, говорит, подстрелить медведя.
― Где я ему возьму медведя?
― А может мы у цыган займем?
― Делайте что хотите. Но чтоб через полчаса в лесу было сухо, светло, и медведь!

/* Карл, мне без тебя очень одиноко. Не с кем поговорить… */

― Сыро, темно, медведей…
С ума можно сойти! Как будто он не знает, что все медведи у нас давно перевелись.
А, кстати, барон, я давно хотел вас спросить, где вы, собственно говоря доставали медведей?
― Уже не помню. По-моему в лесу.
― Нет, это исключено. Они у нас давно не водятся.
― Нам нужно поговорить.
― Нет, ну докатились, а? Докатились! У цыган крадем медведей!
А ведь были, были… Буквально родиной медведей. Теперь и это проблема.
― Вам сейчас не до меня. Ровно в полночь у памятника.
― Правильно.
Карл, Карл, мне без тебя очень одиноко. Мне не с кем ни поговорить, ни посоветоваться.
― По-моему этом медведь.
― Да бог с ним. Не умеем при жизни ценить друзей.
Понимаем их значение только тогда, когда они от нас уходят.
― Тогда я уйду.
― А мы суетимся, мечемся. А зачем это? К чему это? Вот только тебя не доставало.
Пшел! Расплодились.

/* У памятника. Все здесь. Полночь. */

― Итак, господа. Я пригласил вас, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие.
Черт возьми, отличная фраза для начала пьесы. Надо будет кому-нибудь предложить.

― Карл, если можно, не отвлекайся.
― Итак, дорогие мои!
Три года назад по обоюдному согласию я ушел из этой жизни в мир иной.
Между нами было заключено джентельменское соглашение о том, что
ни я, ни вы меня беспокоить не станем.
Я условия этого соглашения соблюдал честно, чего нельзя сказать про вас.

― Но дорогой барон!
― Оправдания потом.
Пока вы хоронили мое бренное тело, я старался не обращать внимание. Но когда вы стали отпевать мою душу…
― Подождите, подождите. Я ничего не понимаю. О чем идет речь?
― Об этом. «Полное собрание приключений барона Мюнхгаузена».
― Ну и что, что?
― Я не понимаю. Что не нравится-то?
― Кстати, прекрасное издание!
― Это не мои приключения. Это не моя жизнь.
Она приглажена, причесана, напудрена и кастрирована.

― Обыкновенная редакторская правка.
― Дорогая Якобина, ты же меня знаешь.
― Да.
― Когда меня режут, я терплю.
― Знаю.
― Но когда дополняют, становится нестерпимо.

― Но, пойми же наконец, дорогой мой. Ты уже себе не принадлежишь. Ты — миф!
― Кто?
― Миф. Легенда. И народная молва приписывает тебе новые подвиги.
― Народная молва не додумается до такого идиотизма.
― Ну, знаете ли!
― Да, господин Рамкопф. Я требую изъятия этой вздорной книги.

/* С памятником надо что-то решать. Перенести куда-нибудь… */

― Теперь о памятнике. Он мне не нравится. Взять хотя бы картину, где я шпагой протыкаю десяток англичан.
― Дорогой, но ты же воевал с Англией?
― Но ты же прекрасно знаешь, что в этой войне не было пролито ни капли крови.
― А я утверждаю, что было! У мне есть очевидцы, у меня есть свидетели.
― Я не шел в атаку с таким зверским лицом, как изображено.
― Да ты никогда не видел себя со стороны.
― И не орал: «Англичане свиньи!» Это гадко. Я люблю англичан. Я дружил с Шекспиром, ты знаешь.
― Да, знаю.
― Короче говоря, я против этого памятника.

― О!
― Карл, дорогой мой.
― Как это против?
― Наверное мы все виноваты перед тобой.
Наверное, действительно допущен ряд неточностей.
Но поверь мне, как старому другу, это произошло от безмерной любви.
― Но мы сейчас ничего не успеем сделать!
― От безмерной любви и уважения.
А баронесса права.
― Завтра, завтра 32-е мая!
― Да!
― А баронесса права. Ты уже себе не принадлежишь. Ты наша гордость. Да. Поэтому и…
― Уже съехались гости!
― Да!
― Поэтому мы воздвигаем этот памятник.
― Ты что, хочешь сорвать нам праздник, а?
― Бог с ними, с неточностями. Через год воздвигнем другой, более достоверный.
― Не, не-не-не-не, нет.
― Я тебя спрашиваю. Ты хочешь сорвать нам праздник?

/* Придется вернуть себя */

― Что случилось, а? Ты словно с цепи сорвался.
Я же по лицу вижу, что что-то стряслось. Ну скажи мне, своему старому другу. Что?
― От меня ушла Марта.
― Она с ума сошла. Неблагодарная, дрянь. Кухарка.
Она думает, это просто, быть любовницей такого человека. Мерзавка. Мы ее вернем.
― Это не страшно. Действительно. Мы ее уговорим.

― Нет, вы ее плохо знаете. Чтобы вернуть ее, придется вернуть себя.
― Как это понимать?
― Я решил воскреснуть.
― Нет.
― Карл, Карл…
― Ты этого не сделаешь.
― Ну ты сам понимаешь…
― Нельзя.
― Зачем?
― Праздник…
― Мы все взрослые люди.
― Нет, нет. Ты этого не сделаешь!
― Сделаю. Сделаю.

― Но вы умерли, барон Мюнхгаузен. Вы похоронены. У вас есть могила.
― Придется снести.
― Нет, нет, нет. Могилу мы сносить не будем.
― Пойми, дорогой мой. В этой ситуации я вынужден буду принять экстренные меры.
― Ага. Меня это не остановит. Прощайте, господа. Я искренне сожалею, но…
― Я тоже сожалею, но бургомистр не может позволить всяким самозванцам посягать на святые имена.
― О… Как интересно. А вы за это время очень изменились, господин бургомистр.
― А вы зря этого не сделали.

/* Судебное заседание */

― Вот факты: выписка из церковной книги, справка о смерти барона, квитанция на гроб.
Казалось бы, доказательств более чем достаточно. Однако, подсудимый продолжает упорствовать!
Воспользовавшись своим внешним сходством с покойным бароном, коварно овладев его походкой,
голосом и даже отпечатками пальцев, подсудимый наивно надеется нас обмануть
и заставить узнать в себе нашего дорогого барона,
которого мы три года назад торжественно проводили!

― Я отлично помню эту панихиду. Я сам его отпевал.
― Мы ждем, подсудимый. Вы отказываетесь отвечать на вопросы суда?
― Прекрасно! Послушаем голоса родных и близких.
Вызывается в качестве свидетельницы баронесса Якобина фон Мюнхгаузен.

― Свидетельница, посмотрите внимательнее на подсудимого. Знаком ли вам этот человек?
― Да.
― Кто это?
― Это садовник Мюллер. Здравствуйте, садовник.
― А откуда вы его знаете?
― Он поставляет цветы на могилу моего покойного мужа.
― Свидетельница, простите за такой нелепый вопрос, но не похож ли подсудимый на покойного барона? Присмотритесь внимательнее.
― Некоторое сходство, возможно, есть. Но очень не значительное.
― Благодарю вас, баронесса.

― Фрау Марта, фрау Марта! Фрау Марта, у нас беда, барон воскрес.
Будут неприятности, фрау Марта.

/* Вино переходит в уксус, а Мюнхгаузен в Феофила */

― Свидетель, можете ли вы, хотя бы отдаленно признать в обвиняемом своего покойного родителя?
― Нет Никогда!
― Так. Достаточно. Прошу избавить ранимую душу юноши от дальнейших расспросов.

― У меня вопрос к моему сыну.
― Протестую! Это не ваш сын, это сын барона Мюнхгаузена!
― Да, да, конечно. Извините. Хотя это звучит парадоксально. Очевидно, в этом есть какое-то непонятное свойство природы. Вино переходит в уксус, а Мюнхгаузен в Феофила.
― Ненавижу. Все. Дуэль! Здесь же стреляться. Через платок..
― Протестую!
― Прекратите, свидетель. Вы не можете стреляться с обвиняемым. Вы — барон, а он — садовник. Сядьте на место.

/* У меня слабое зрение. А вы на ощупь. */

― Прошу господина бургомистра!
― Извините. Я хотел бы уклониться от этой неприятной обязанности.
― Нет, это невозможно.
― Вы были другом покойного барона. Ваши показания необходимы.
― Господин судья… Ну я же уже не молодой человек!
У меня слабое зрение, совершенно ненадежная память. Я могу ошибиться.
― Вы узнаете в подсудимом барона или нет?
― Не знаю.
― Ну посмотрите внимательнее.
― Э…
― Ну, ну, ну. Ну подойдите, посмотрите.
― У меня слабое зрение. Тут главное…
― А вы на ощупь. На ощупь.
― Честное слово, иногда мне кажется, что он, а иногда — что нет. Ну нет. Ну нет. Как…
Кажется… Ну могу ли я доверять собственному мнению, когда…
Полностью доверяюсь суду. Как решите, так и будет.
― Позор! Позор. И это наш бургомистр!
― Ну что вы, ну что вы, господин бургомистр.
― Извините, господин судья. Извините, баронесса. Извините, подсудимый.
Я на службе. Если решат, что вы — Мюнхгаузен, я паду вам на грудь.
Если решат, что вы — Мюллер, посажу за решетку. Вот и все, что я могу для вас сделать.

― Господин обвинитель, у вас все?
― Все. По-моему достаточно.
― Подсудимый, нет ли у вас свидетелей в вашу защиту?
― К сожалению, нет.
― Есть. Есть!
― Марта! Марта!
― Так, прошу сделать перерыв. Я болен. Вот свидетельство.
― Так, судебное заседание переносится на завтра. Перерыв, перерыв, перерыв!

/* Якобина vs Марта */

― Вот.
― Вы хотите участвовать в процессе?
― Я хочу сказать правду!
― Имейте ввиду, фрау Марта. Если он раскается, мы добьемся помилования.
В противном случае, как минимум, десять лет тюрьмы. Десять, фрау Марта!
― Успокойтесь, Генрих. Если человек хочет сказать правду, он имеет на это право.
Мне бы только хотелось знать, какую правду вы имеете в виду?
― Правда одна!
― Правды вообще не бывает. Да. Правда — это то, что в данный момент считается правдой.
Разве этот сытый торговец, этот тихий семьянин — Мюнхгаузен?
Что вы, побойтесь бога. Я восхищаюсь вами.
За три года вам удалось сделать из моего мужа то, что мне не удавалось и за 20 лет.
Браво! Браво.

― И теперь, когда мы совместными усилиями добились успеха, зачем же начинать все сначала?
― Я люблю его.
― А что она ему дала, ваша любовь? Серую, унылую жизнь?
Теперь скамью подсудимых! Завтра — тюрьму или смерть!
― Имейте в виду, фрау Марта, если судебное расследование зайдет в тупик,
мы будем вынуждены произвести экспертизу.
― Что это значит?
― А это значит, что его бросят в болото или заставят прокатиться на ядре. На настоящем ядре, Фрау Марта!
― Да, да. На настоящем ядре.
― Господи! Неужели вам обязательно нужно убить человека, чтобы понять, что он живой?!
― Хорошо сказано. Очень. Но у нас нет выхода.
И теперь, когда вы знаете все, решайте сами.
И мой вам совет: не торопитесь стать вдовой Мюнхгаузена.
Это место пока занято.

/* Свидание */

Подсудимый Мюллер, вам разрешено свидание.

― Я согласна вернуться. Я буду терпеть.
― Меня? Никогда.
― Тебе грозит тюрьма.
― Чудесное место. Здесь рядом со мной Овидий, Сервантес. Мы будем перестукиваться.

При свидании положено разговаривать. Разговаривайте.

― Карл, ты не знаешь самого главного. Они придумали какую-то страшную экспертизу!
― Наконец-то! Займемся настоящим делом!
― Нет, Карл. Они хотят убить тебя, понимаешь?
― Что ж… Будем честными до конца.
― Нет, милый. Видно такая уж моя судьба: в самые трудные моменты отступать.
Я буду свидетельствовать, что ты — Мюллер. Я предам тебя.
Я скажу им, что ты — садовник. Я — твоя жена.
Нас обвенчали в сельской церкви. У нас родился мальчик.
― Не делай этого, Марта.

/* Следственный эксперимент */

― Господа, господа! Повторяю: закрытый судебный эксперимент.
― Вход только по специальному разрешению!
― Господин Рамкопф!
― Нет, нет, нет. Сегодня ничего не могу сделать. Ничего. В следующий раз.
Сегодня ничего сделать не могу. В следующий раз, пожалуйста.

― Господин пастор, господин пастор!
― Ну?
― Попросите, чтобы меня пропустили! Я ему тут собрал кое-что в дорогу. Все-таки путь то не близкий.
― А ты что, и впрямь думаешь, что он долетит?
― До Луны? Конечно.
― Ее же даже не видно.
― Когда видно, так и дурак долетит. Барон любит, чтоб было потруднее.

― Поразительно.
― Что, ваше высочество?
― Я говорю, поразительно, как наш народ гармонирует с природой.
― О! Я это запомню.
― Вы запишите.

/* Феофил хочет быть чем-то большим */

― Якобина…
― Прекрати! Без истерик, умоляю тебя!
― Якобина, уже все готово.
― Оставь меня, мама!
― Туда нельзя, господин барон.
― Я имею право…
― О боже мой!
― Это со мной!
― Не сходи с ума, на нас люди смотрят.
― Хватит! Я всю жизнь не сходил с ума. Мне это надоело.
А вдруг этот садовник долетит и мы опять останемся в дураках?
― Тише.
― Нет, такой случай упускать нельзя. Я полечу вместе с ним!
― Куда?
― Он со мной! Оставьте его!
― Мальчик мой, иди сюда. Иди ко мне!

― Во-первых, вы вдвоем сюда не поместитесь.
― Это исключено.
― Во-вторых, никакого полета не будет вообще!
― Якобина, я же просил. Судебная тайна.
― Хорошо. Сугубо между нами. Все заранее срепетировано. В пушку ему положили сырой порох.
― Зачем сырой порох?
― Ну не убийцы же мы. Он пролетит не больше двух саженей и шлепнется на землю.
Все будет доказано, и он вернется к своим цветочкам.

/* Выпускают фрау Марту */

― Ну, а не будет тут ничего такого ненужного?
― Что вы, Ваше высочество. Все пойдет по плану. После увертюры — допросы.
Потом — последнее слово подсудимого, залпы, общее веселье, танцы.
― Ну что же, во общем-то, задумано у тебя интересно.
― Да, да. Задумано интересно.

― Начинаем, фрау Марта. Прошу вас, точно по тексту.
― Господи, прости нас всех, благослови и постарайся сделать так, чтобы во-первых, все обошлось, а во-вторых…
― Некогда, господин пастор, некогда. Пора начинать.

― Выпускайте фрау Марту!

― Хорошо. Розовое платье на сером фоне смотрится.
Талия немного завышена, но, в целом, неплохо.

― Здравствуйте, фрау Марта. Вы принесли ходатайство о помиловании?
― Принесла.
― Зачитайте.
― Я, Марта, жена садовника Мюллера, прошу вас помиловать моего ненормального мужа.
Разрешите хоть день поставить другой.
― Ни в коем случае, все должно быть точно по тексту.
― Ваше высочество, я припадаю к вашим стопам. Сего года, 1783. Мая 32-го.

― Бесподобно, фрау Марта!
― Вы обещаете, что с ним ничего не случиться?
― Я же объяснил: сырой порох. Он вывалится из ствола и шлепнется здесь же на землю
на землю под общий хохот. Максимум — легкие ушибы.

/* Я улетаю налегке */

― Подсудимый, в целях установления вашей личности и во избежание судебной ошибки, вам предлагается при свидетелях повторить известный подвиг барона Мюнхгаузена — полет на Луну. Предупреждаю вас, вы имеете право отказаться.
― Нет. Я согласен.
― Ну… Будем исповедоваться.
― Я это делал всю жизнь, но мне никто не верил.
― Прошу вас, облегчите свою душу.
― Это случилось само собой, пастор. У меня был друг. Он меня предал.
У меня была любимая. Она отреклась. Я улетаю налегке.

― Грубо. Как мы все-таки любим… Всегда бы… Не это главное.
― Да.

― Зачем ты согласилась играть эту комедию?
― Я сделала это ради нашей любви.
― Я перестал в нее верить.

― Ваше высочество, подсудимый благодарит городские власти и одновременно как бы шутит со своей возлюбленной.
― Хорошо. Особенно кружевной воротник и передняя вытачка ему очень к лицу.
И вообще, он похож на покойного.

/* Момент истины */

― Помнишь, когда мы были у Архимеда, он сказал: «Любовь — это Теорема, которую нужно каждый день доказывать.»
Скажи мне что-нибудь на прощание.
― Что? Что?
― Ну скажи что-нибудь на прощание.
― Что сказать?
― Подумай! Всегда найдется что-то важное для такой минуты!
― Я… Я… Я буду ждать тебя.
― Не то!
― Я… Я очень люблю тебя.
― Не то!
― Я буду верна тебе.
― Не надо.

― Они положили сырой порох, Карл! Они хотят помешать тебе, Карл!
― Вот. Спасибо. Спасибо, Марта. Пусть завидуют! У кого есть еще такая женщина?

― Боже мой. Дочь аптекаря — она и есть дочь аптекаря.

― Томас! Ты принес то, что я просил?
― Да, господин барон! Вот он!
― Этот сухой? Проверенный?
― Да уж, рванет так рванет!
― О!

― Прощайте, господа!
Сейчас я улечу и мы вряд ли увидимся. Но когда я вернусь в следующий раз…
Вас уже не будет. Дело в том, что время на небе и на земле летит не одинаково.
Там — мгновения, тут — века. Все относительно.
Впрочем, это долго объяснять.

Господи, как умирать надоело.

Зажечь фитиль!

/* Ситуация критическая */

― Ваше высочество, ситуация критическая. Ваше высочество, я его знаю. Он не остановится.
Сейчас все взлетит на воздух, Ваше высочество!
― И я тоже?
― Я же говорю все!

― Где командующий?
― Командует.

Ваше высочество, я Вас умоляю!
Я Вас умоляю, сейчас же признать его бароном!
Это не страшно, Ваше высочество. Это можно трактовать как гуманность.
Тем более, вы сами говорили: он похож, похож на покойного барона.

― Похож!
― Посмотрите на его глаза, на лицо!
― Да все! Вылитый барон!
― Весь облик барона!
― Похож?
― Похож!
― Похож, ваше высочество!
― Похож!

― А где командующий?

― Я уже ничего не понимаю. Так это он или не он?
― Не можешь потерпеть 2 минуты?

― Вы должны выступить.
― Ваше высочество, я сделаю все, что в моих силах.

/* Вот этого мы позволять не будем! */

― Остановитесь, подсудимый! Ваше высочество, прошу вас.
― Ну, вот что. Наверное, мы тут все были в чем-то не правы.
― Господа! Решением Ганноверского суда в связи с успешным завершением эксперимента…
― Раз уж так все сложилось, так пусть уж идет как идет.
― Приказано, высочайшим повелением приказано… считать подсудимого бароном Мюнхгаузеном!
― Правильно.
― И вот тут некоторые стали позволять себе нашивать накладные карманы
и обуживать рукав. Вот этого мы позволять не будем!

― Виват, господа! Виват! Перед Вами — барон Мюнхгаузен!
― Это он! Карл, я узнаю тебя! Фео, ну что же ты стоишь? Смотри, кто к нам приехал!
― Папа! Папа! Папа!

― Подождите, подождите!
― Карл, я всегда знал! Я знал! Это все так неожиданно!
― Поздравляю от всей души!
― Но с чем?!
― С успешным возвращением с Луны!
― Неправда! В этот раз я не был на Луне!
― Как это не был, когда уже есть решение, что был?

― Неправда!

/* Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь. */

― Незаметно присоединяйтесь.
― Присоединяйтесь.
― Да, конечно. Когда мой муж летал, я безумно волновалась.
Но могу сказать одно: верила, что он вернется.

― Присоединяйтесь к нам, господин барон, присоединяйтесь.
― Присоединяйтесь.

― Присоединяйтесь к нам, барон, присоединяйтесь.
― Господин барон, присоединяйтесь к нам. Присоединяйтесь, господин барон.
― Куда вы?
― Присоединяйтесь к нам, барон.
― Господин барон, присоединяйтесь.
― Да, господа, да. Это было уже третье путешествие на Луну моего мужа.
Первые два мы совершили с ним вместе. Впрочем, я об этом еще напишу.
Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь.

/* Барон Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал. А тем, что не врет. */

― Господи. Если бы вы знали, как вы мне все надоели.
Да поймите же! Барон Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал.
А тем, что не врет.
Если я обещал, что снова полечу на Луну, я должен это сделать.

― Ты готова, Марта?
― Томас, ступай домой! Готовь ужин! Когда я вернусь, пусть будет шесть часов!
― Шесть вечера или шесть утра?
― Шесть дня.

― Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны.
Умное лицо — это еще не признак ума, господа.
Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением лица.

Улыбайтесь, господа!
Улыбайтесь.

/* Конец фильма… */